По задумке должно было это действо смотреться трагично, пафосно и немного картонно (потому что реализм быстро бы обнажил совсем другую сторону происходящего). В общем, нужно было что-то шиллеровское, а вышло совсем как в дешёвом мюзикле, когда все (даже последние негодяи) смеются и танцуют. Кстати, танцы вполне бы пришлись впору, когда Рой с Бернардом сошлись уж очень близко, якобы для того, чтобы выяснить отношения, и едва смогли сдержаться от смеха.

Люди которые их «растаскивали» улыбаться не стеснялись. А что, если бы выдать обоим шляпы (Джонсу – непременно соломенную) и трости, и научить хотя бы немного отбивать чечётку – вышел бы вполне интересный водевиль (благо Рой и так любит попеть). А остальные на подтанцовках и подпевках пытаются их растянуть.

По крайней мере, улыбки были бы уместны. И так занавес поднимается и Хопкинс с суровым видом начинает: «Рой Джонс ничего не делал с наследием и карьерой Бернарда Хопкинса до сих пор (интересно, привычка говорить о себе в третьем лице – это старческое или психическое отклонение? – А. Б.), потому что пока не было последней главы, и это важно для меня».

Джонс (отрицательно кивая головой и жестикулируя): «Он не победил в первый раз, и он не сможет одержать победу и на этот раз». Хопкинс (сдерживая слёзы и прижимая руку к груди): «Этот поединок очень важен для меня, потому что это личное. Многие бойцы не имеют истории.

У нас есть 17 с лишним (строго говоря, 16 с лишним, но перебивать такую пламенную речь никто не решится, да и никому неважно сколько там прошло, сказал бы 27 – тоже было бы хорошо – А. Б.) лет истории». Все (кроме Роя) тронуты до глубины души и смотрят на Хопкинса, уже не скрывая слёз. А он продолжает: «Для меня это искупление во многих отношениях. Я ждал много лет, пережил много боёв, чтобы получить возможность сделать это».

Джонс (с кривой усмешкой): «Я уже пять лет пытался подраться с этой скотиной». Хопкинс (делая вид, что не замечает слов Джонса): «Он выиграл тот бой. Я смотрел ту кассету миллион раз. Что Рой должен понять – это то, что я стал лучше».

Джонс (повышая голос): «Я был экзаменом, который он должен был сдать, чтобы окончить среднюю школу. Он не сдал этот экзамен.

Теперь он хочет экзамен пересдать!» В зале начинается шум, и герои сближаются, а другие пытаются растащить их, изображая при этом на лицах волнение и испуг. Джонс (в суматохе, размахивая руками): «Как я уже говорил, я всё ещё тот же я. И мне наплевать, насколько лучше он стал».

Небольшая потасовка. Джонс хватает Хопкинса за галстук, а тот в то же время пытается стянуть сопернику пиджак, чтобы он не смог работать руками.

После непродолжительной возни, в которой участвуют все на сцене, оба поворачивают головы в сторону зрителя, оставаясь стоять друг напротив друга. Хопкинс (абсолютно спокойным голосом с интонацией продавца в магазине): «Приходите 3 апреля, Рой Джонс поймёт, что его худший кошмар сбылся.

Важно, нокаутировать его. В этом есть финансовый интерес». Джонс (с той же интонацией): «Моя работа заключается в том, чтобы нокаутировать его 3 апреля, и это то, что я собираюсь сделать». Хопкинс (с прежним пафосом, пытаясь заболтать слова про финансовую заинтересованность): «Я хочу лично окончательно закрыть главу этого 17-летнего соперничества».

Все остаются в том же положении и голосом Гудвина звучат над сценой слова Шефера: «Это бой, который все хотят видеть. Это бой, которого люди ждали!» Все расходятся, и Хопкинс снова позволяет себе поимпровизировать: «Я пну его под зад».

Если бы всё было бы так, можно было бы говорить, хотя бы о хорошем спектакле. А так, то ли в сценарии не было авторских ремарок с описанием как надлежит роли играть, то ли действующий лица не смогли сыграть это всерьёз (Джонс же не даром в кино не прижился). В итоге драма превращается в фарс и все смеются.